К началу

СОДЕРЖАНИЕ

Когда бросаешь взгляд на его рукописи, поражаешь­ся, видя, каким трудом досталась эта внешняя легкость, это непринужденное изящество. Хороший урок для уче­ников.

Он делал бесконечные исправления, изменял порядок фраз, находил новые переходы, разрезал свои листки на какие-то причудливые фигуры, ставил в начале то, что было в конце, вверху, что было внизу, и подправлял все кисточкой с клеем.

Некоторые части, уже набранные, были написаны вновь, потом восемь или десять раз переделаны в корректурных чистках».

И реплика Гончарова, и манера работы Ан. Франса показывают, что так называемые «муки творчества» в основном своем содержании связаны не с мелкой стилисти­ческой правкой, не  с частностями технологического по-

рядка, а с глубочайшими вопросами мировоззрения

видением художником мира, его связей, законов и ос­мыслением их в художественных образах,

Отсюда следует, что специфического напряжения «му­ки творчества» должны достигать у художников, испыты­вающих в силу тех или иных социальных причин «раз­лад» с действительностью и переживающих в силу тех же оснований различного рода «гносеологические траге­дии». Думается, что трагедия творчества гейдельбергских романтиков Арнима и Брентано, Лермонтова, Блока, Есенина и многих других подтверждает эту мысль.

 Примером такого художника-мученика   является Г. Флобер.

Об его «муках творчества» говорит Мопассан: «... Со вздувшимися щеками, с шеей налитой кровью, с побагро­вевшим лбом, напрягая мускулы, подобно борющемуся атлету, он отчаянно бился с идеей и со словом, овладевал ими, насильственно соединял их друг с другом, связывал их нераздельно силой своей воли, схватывал мысль, по­степенно с нечеловеческими усилиями, с нечеловеческим напряжением подчинял ее себе и, как пленного зверя, на­крепко заключал ее в точную форму»

Да и сам Флобер следующим образом характеризует свой труд: «... Больной, раздраженный переживающий тысячи раз в день минуты страшного отчаяния, без женщин, без жизни. без самой ничтожнейшей из этих погремушек земной доли, я продолжаю мои медленный труд, как до6рый работник, который, засучив рукава, с волосами, орошенными потом, ударяет по  наковальне, не боясь ни дождя. ни  града, ни ветра, ни грома».

Вот некоторые детали этого «медленного труда», этих «безумств стиля». Флобер говорит: «Свою неистовую ра­боту я сравню с чесоткой. Чешусь и кричу. Сразу и на­слаждение, и пытка. И ничего я не делаю, что мне хочет­ся. Ведь не выбираешь сюжетов, они налегают. Найду ли я когда-нибудь свой сюжет? Упадет ли ко мне с неба идея, соответствующая моему темпераменту? Буду ли иметь возможность написать книгу, которой отдамся всецело?..»                   

Ж. Санд он пишет: « Вы не знаете, что значит весь день сидеть, охватив голову руками, и сжимать свой несчастный мозг, чтобы найти слово. У вас мысль течет широко, беспрерывно, как река. У меня это тоненькая струйка воды. Чтобы добиться каскада мне нужны большие искусственные работы. О, знаю я их, эти ужасы стиля».

  В одном из его писем 1871 года читаем: «Мне понадобится еще добрых две недели для того, чтобы приготовиться к построению фраз».                        

Предчувствие «мук творчества» устрашает Флобера. Он пишет: «Приступаю к обширным исследованиям по поводу Бувара и Пекюшэ. Я признаюсь тебе, что план, который я перечитал вчера после обеда, показался мне дивным, но предприятие это подавляет и устрашает».

   Еще: «Для того чтобы написать полторы страницы, я вымарал двенадцать! М. де Бюффон доходил до четырнадцати!»    

Из другого письма: «Я проработал все послеполуден­ное время и написал две строки!»

 

Вверх