В противоположность написанной как бы за один присест «Лесной топи», «Печаль полей» писалась урыв­ками: писались мною в это время и другие вещи. Летом 1908 года я поехал из Самары (точнее, со станции Кинель под Самарой) в Среднюю Азию, чтобы прояснить для себя тему «Печали полей». Поездка эта, начатая наудачу, оказалась удачной в смысле охвата всей темы издалека и подбора деталей. Но сюжета у меня все-та­ки не было. Детали лежали предо мною грудой, разно­цветно сверкающей, как бусы, но не было нитки, на которую можно было бы нанизать все эти бусы.

И вдруг по приезде в Петербург осенью этого года мне повезло: я услышал там в летучем разговоре о том, что жена одного профессора-экономиста, бывшая шесть раз беременной и рожавшая мертвых детей, умерла на седьмой беременности, и понял: сюжет «Печали полей» нашелся!

О том же, как добывались живые детали, из которых ткал я свои произведения, вы можете узнать из такого случая.

Я отправился тогда на пароходе из Ялты в Ростов. Билет мне дали палубный. Была ночь. Спать на палубе было негде, и я не спал, бродил по палубе, благо ярко сияла луна, на море—полный штиль, а среди лежащих на палубе пассажиров оставался все-таки, хотя и узкий, проход.

Вдруг слышу я стариковский голос:

— Кто благий, той ночью спыть,—того, як нiч, у сон клоне... А злодий, вiн встае и ходе!

Я присмотрелся и разглядел лохматую седую стариковскую голову и глаза, блеснувшие именно в моем на­правлении.

— Что такое? — не сразу понял я.

— Злодий, кажу, злодий — вiн ночью встае и хо­де! — раздельно повторил старик.

Только тут я понял, что это меня, не спавшего на грязной палубе, он принял за «злодия», то есть вора, и понял еще, что я приобрел отличную деталь. Я припод­нял свою шляпу и сказал ему:

— Спасибо, дедушка! От души спасибо!

Эту деталь вы найдете в моем романе «Валя»: там за «злодия» принимает дед на палубе парохода архи­тектора Алексея Ивановича Дивеева (глава «... Догоню, ворочу свою молодость!»).

В рассказе «Потерянный дневник» выведен мною один безвременно погибший во время Отечественной войны молодой поэт. Потерянный им дневник — книжеч­ку в красном переплетце — я нашел случайно в мелкодубье около своей дачи,— значит, он, будучи мальчиком лет девяти, жил в Алуште. В рассказе «Потерянный дневник» я приписал поэту стихотворение «Соловей», написанное мною, когда мне было девять лет, а все остальные стихи — его. Таким образом, и эта деталь — дневничок одаренного девятилетнего мальчика — взята мною из жизни.

В каждом из перечисленных мною рассказов и в про­чих, не упомянутых, своя особая обстановка, своя мест­ность, особые люди: я считал своим писательским дол­гом не повторяться. В рассказах выведено множество людей, и у каждого человека свой язык, и в каждом рас­сказе по-особому развивается действие. Все это стало возможным потому, что в запасе у меня было много жизненных наблюдений, а следовательно, и художест­венных деталей.

Художественное произведение должно приносить ра­дость. Теперь появились читатели, взыскующие радости. Не смеха, даваемого юмористами, а радости, той высо­кой радости, какую дают подлинно высокие образцы искусства художественного слова.

Яркая, оригинальная, не бывшая еще в употребле­нии, наблюденная в жизни деталь помогает произведе­нию стать произведением, приносящим именно такую высокую радость.

    К началу

Лит-лист

Главная страница

Моя поэзия