К началу

СОДЕРЖАНИЕ

Шалаш перевозчика зарос по крышу анисом и болиголовом. На лавочке около шалаша сидел его угрюмый и косматый хозяин.

Я присел рядом. Перевозчик угостил меня махоркой. Он оторвал кусок газеты и дал его мне скрутить козью ножку. Я посмотрел на обрывок газеты:

«В ночь на 15 июня гражданин Кузин А. И. совер­шил из ларька Райпотребсоюза похищение государст­венных материальных ценностей на 167 рублей».

И тут же рядом я увидел заголовок другой заметки

«В честь памяти Льва Толстого».

— Чего он украл? — спросил я,

— Мат-ри-альны-е ценности, — прочел, запинаясь,

паромщик. — Надо думать, материю. Сукно на пальто. Или на полупальто? — повторил он вопросительно. — Разве эту газету поймешь! Районного значения газета.

Чтобы прийти в себя и избежать дальнейших воз­можных огорчений, я ушел на Старицу и заночевал там на берегу в старом шалаше под непроглядной сенью ив.

Я лежал на старом сене и почти всю ночь напролет вспоминал стихи разных наших поэтов. Это вернуло мне веру в могущество русского языка, в то, что ничто не сможет убить его, как нельзя убить звезды, воздух, поэ­зию, великую душу народа.

Там в полях за синей гущей лога,

В зелени озер,

Пролегла песчаная дорога

До сибирских гор...

Появилось у нас довольно много людей, владеющих двумя языками — языком ведомственным и языком живым.

Они применяют тот или иной язык, смотря по надоб­ности. Шаблонный и неуклюжий язык протоколов и от­четов считается у этих людей как бы эталоном современности — языком, единственно годным для служебной и общественной жизни. Живая и образная речь отодви­гается на второе место—в область семьи, личных привязанностей и увлечений, в область всего, что не свя­зано со службой.

В одном из среднерусских сел, где мне пришлось жить, председателем сельсовета был некий Петин — маленький, милый, всегда чем-то взволнованный чело­век. С величайшим благоговением он относился к нау­кам, особенно к истории. Много лет он «составлял» (по его словам) историю своего села и вписывал ее в тол­стую тетрадь.

Я видел эту тетрадь. История села начиналась сло­вами: «От седых волос древности возвышается наше село, как державная крепость, на крутояре Оки, охраняя еще со времен татарских набегов широкие речные пути-дороги к Матушке-Москве».

Разговор Петина в обыденной жизни был полон мет­ких слов, сравнений, прибауток, юмора. Но стоило ему подняться на трибуну для очередного доклада и выпить при этом (по примеру больших ораторов) стакан желто­ватой кипяченой воды, как он преображался и, держась за несвойственный ему галстук, как за якорь спасения, начинал речь примерно так:

— Что мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего развития товарной линии производства мо­лочной продукции и ликвидирования ее отставания по плану надоев молока?

И вот умный и веселый человек, вытянувшись и дер­жа руки но швам, нес два часа убийственную околесицу на неизвестном варварском языке. Именно на неизвестном и варварском, потому что назвать этот язык русским мог бы только жесточайший наш враг.

Русский язык принес нам из далеких времен редкий подарок — «Слово о полку Игореве», его степную ширь и горечь, трепет синих зарниц, звоны мечей.

 

Вверх