Это вступление, настроившее читателя на сострада­ние, служит переходным мостиком к эпизоду у Петро­вича.

На этот раз Гоголь, то и дело выходивший на сцену с пояснениями и рассуждениями, спокойно оставляет сво­его героя наедине с Петровичем и удаляется за кулисы, уверенный, что читатель уже не станет смеяться над бес­помощной речью Акакия Акакиевича, а будет сочувство­вать ему и жалеть его.

Здесь впервые описание переводится в драматическое действие.

При прочих равных условиях драма всегда действует сильнее описания. Замечание Лессинга о том, что «со­всем разное впечатление производят рассказ о чьем-ни­будь крике и самый крик», нужно иметь все время в виду рассказчику.

Как. художник, работая над картиной, распределяет свет и тень в соответствии с законами композиции, так и. рассказ не должен быть равномерно и однообразно ярким. В зависимости от содержания одни его части должны звучать сильнее, другие—слабее.

На примере «Шинели» поучительно проследить, как и в каких местах Гоголь переводит изложение событий из плана повествовательно-описательното в план драма­тический. На этот счет невозможно изобрести никаких правил. Постичь это искусство помогут. только разви­тый вкус, чувство меры и соразмерность произведе­ния.

Итак, Акакию Акакиевичу совершенно необходимо шить новую шинель. Послушаем же теперь, откуда у него взялись деньги на это предприятие: «Акакий Ака­киевич имел обыкновение со всякого истрачиваемого рубля откладывать по грошу» и у него «оказалось на­копившейся суммы более чем на сорок рублен».

Для того чтобы скопить сорок рублей, получающе­му 400 рублен в год Акацию Акакиевичу пришлось от­кладывать грошики в течение двадцати лет. В послед­ние месяцы он отказался от чая, от свечей и, ходя по улицам, ступал «как можно легче», чтобы те стереть подметок,—экономия, доведенная почти до бессмыс­лицы...

Если бы. начать «Шинель» с этого эпизода, иному читателю такое начало могло показаться занятным и ве­селым. Но, подготовленный предыдущим, сочувствую­щий свидетель треволнений Акакия Акакиевича не смеется. С состраданием и надеждой следит он за тем, как. накапливается нужная сумма.

Для правильного восприятия эпизода далеко не без­различно, на какую «душевную настройку» читателя этот эпизод накладывается. Иногда для ощущения цель­ности перед важным куском приходится вставлять лири­ческий пассаж или описание природы исключительно для того, чтобы настроить душу читателя на правильное восприятие последующего...

Теперь можно, пожалуй, приступить к описанию кражи шинели? Нет. Чтобы те,. кто смеялся над бедным чиновником, почувствовали всю боль постигшего Акакия Акакиевича удара, надо дать понять, чем была для него новая шинель.

День, когда Петрович принес шинель, «был для Ака­кия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник»,—пишет Гоголь, но не ограничивается этим, а подробно, та. нескольких страницах описывает счастье чиновника и заражает читателя его радостью.

Затем следует эпизод—Акакий Акакиевич у помощ­ника столоначальника. Здесь снова во всю силу звучит основная тема, выраженная в пренебрежительном и обидно-снисходительном отношении хозяина к Акакию Акакиевичу, одиночество Акакия Акакиевича, чрезвы­чайно тонко и глубоко подмеченное неумение Акакия Акакиевича приспособиться к интересам чиновничьего круга, и, наконец, оживление сморщенных чувств оди­нокого человека, оживление, происшедшее от счастья обладания шинелью, когда он «даже побежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения». Походя в

этом же эпизоде мотивируется непосредственная причина кражи шинели.

Так один эпизод при его пристальном рассмотрении оказывается сложным, состоящим из многих, как бы вдвинутых одна в другую тематических линий, вроде той деревянной куколки-матрешки, раскрыв которую—на­ходишь вторую, а раскрыв вторую—находишь тре­тью...

Примером «Шинели» я хотел подтвердить следующие два важных положения.

Первое положение заключается в том, что мотиви­ровочную часть движет вперед и одухотворяет стремле­ние автора вскрыть сокровенную связь явлений, изме­нить ходячий взгляд на событие, обновить и углубить его.

Мотивировки, которые всего лишь подтверждают из­вестные истины, совершенно бесцельны и делают про­изведение пустым и растянутым.

- Рот рассказ И. Собчука «Ошибка» («Молодая гвар­дия», 1960, № 2). В нем описано, как молодой инже­нер Светлана порвала с прорабом Володей, которого, по-видимому, любила. Разрыв мотивируется тем, что Володя, обнаружив ошибку в расположении фундамен­та и боясь ответственности, нафискалил начальству на безвинную Светлану, то есть оказался попросту подле­цом. «Ну и что?—спросит огорченный потерей време­ни читатель. — Что вы мне открыли нового? Ничего».

Второе положение заключается в том, что в истин­ном произведении, искусства все элементы мотивировоч­ной части окрашены обыкновенными, я бы оказал, «об­щедоступными» эмоциями: жалостью, сочувствием, тревогой, состраданием, радостью, чувством одиноче­ства, страхом. Если же автор пытается. насильственно вызвать чувства, чуждые описанным ситуациям,— рас-сказ рассыпается и лишается того, что Гоголь называл «внутренним духом сочинения».

    К началу

Лит-лист

Главная страница

Моя поэзия