Посмотрим рассказ С. Черкашина «Совесть» («Не­ва», 1960, № 3).

Штурман Шпаковский женится на вдове своего по­гибшего друга старпома корабля Степана. Моряки, с полного согласия и одобрения автора, квалифици­руют женитьбу Шпаковского как поступок бессо­вестный.

«Со мной никто не здоровается, — говорит Шпаковский.—Сторонятся, будто я прокаженный... А если надо встретиться по службе, то всегда хотят поскорее отде­латься от меня».

В результате Шпаковский чувствует такое раская­ние, что переводится на другой флот.

Рассказ трактует о высоких моральных принципах, но пот беда—сколько ни старается автор и сколько ни возмущается команда корабля, читатель не разделяет ненависти к Шпаковскому и не понимает его душевных терзаний, хотя согласен с тем, что расписался он с Тоней слишком поспешно—через девятнадцать дней после ги­бели друга.

Чтобы понять, почему это происходит, посмотрим, что представляет собой своеобразный «треугольник», со­стоящий из двух живых и одного мертвого.

Что такое Степан — неизвестно. Автор совсем не по­заботился о том, чтобы возбудить в душе читателя к Степану те чувства симпатии, которые испытывает к нему, судя по авторским ремаркам, команда корабля. Даже погибает старпом как-то бестолково: его просто смыло с палубы во время учений.

Что такое Шпаковский? Многоопытный, поднаторев­ший читатель настораживается: таких фамилий поло­жительные персонажам не дают. В чем же его отрица­тельность? В том, что он искренне любит вдову своего друга—Тоню. Так кажется автору. Но неужели ему не­ведомо, что всякая искренняя любовь (в том числе и к вдовам героев) даже у самого черствого читателя вы­зовет сочувствие, участие и уж никак не презрение.

Что такое Тоня? Может быть, она для команды — воплощение лучших черт Степана, как бы воспомина­ние о нем, как бы отраженный свет героя, чистая жен­щина, коснуться которой—святотатство, оскорбление памяти погибшего? Ничуть не бывало. «И она вдруг принималась мысленно сравнивать Степана и Шпаковского,—пишет автор.—«Костя красивее, стройнее, на­читаннее...» Короче говоря — Тоня серая, ограниченная мещанка. Что стоит хотя бы ее оценка «качества» муж­чин по степени начитанности...

В результате, как ни навязывает автор чувство пре­зрения к Шпаковскому, читатель не испытывает ничего, кроме недоумения.

Перейдем теперь к рассмотрению технологических приемов, помогающих приблизить рассказ к идеалу ком­пактности и цельности и уменьшить его пестроту.

Возьмем рассказ Н. А. Лейкина «Шашечный игрок», написанный в 1880 году. Редактор юмористиче­ского журнала «Осколки», современник Чехова, Нико­лай Александрович Лейкин был писателем чрезвычайно плодовитым. «Рассказы, и сценки писались им очень лег­ко,—замечает современник,—в два, три часа он на­чинал и оканчивал обыкновенно рассказ». Лейкин на­писал больше тысячи рассказов. Многие из них были настолько хороши, что сам М. Е. Салтыков-Щедрин нежданно-негаданно пожаловал к Лейкину на квартиру и от своего и от Некрасова имени предложил ему печа­таться в «Современнике».

Рассказ «Шашечный. игрок» привлек меня двумя своими качествами: во-первых, он короткий, а во-вто­рых, плохой.

Итак, «Шашечный игрок» II. А. Лейкина.

1

Рынок. В москательной лавке, около конторки, огороженной те­совой перегородкой, сидит на высокой табуретке жирный купец с добродушного вида лицом. Нос луковицей, борода редкая, как у монгола, на плечах шуба енотовая и порыжелый котиковый картуз с большим козырем на голове. Против купца, облокотись на кон­торку II стоя, помещается агент заграничного торгового дома и пред­лагает купцу товар. Агент в пальто с бобровым воротником, в плю­шевом цилиндре высокой, так называемой биржевой формы, с пенсне на носу и седыми длинными бакенбардами от виска до половины скулы, сильно расчесанными в стороны, что делает его похожим на обезьяну породы гамадрилов.

— Так как же, почтеннейший Федосей Амосыч? — говорит агент с сильным немецким акцентом. — Решитесь на выписку индиго-то. Дешевле меня никто вам не поставит.

— Цена не сообразная. Вот ежели, как я сказал, так пусть и будет,—отвечает купец.—Во, Карла Богданыч, наша цена!

И купец звякнул на счетах, отделив несколько костяшек и ука­зав на них агенту.

— Не могу за эту цену. Мельничные жернова пускай уж будут по-вашему, а индиго по-моему. Ну, полноте, согласитесь. Право, пе­ред другими на три процента дешевле беру. И зачем меня теснить? Еще не так давно говорили вы про меня: «Хороший немец Карл Богданович, по постам с нами чай с медом вприлизку пьет и пиро­ги на постном масле ест». Хоть за постное-то масло уважьте!

— Чего ежели невозможно — зачем разговаривать, — бесстрастно произнес купец.

— Ну вот я столько с пуда скину, — показал агент на костяшку.

— Не торгуйся, хлопот не стоит! — И купец начал зевать.

2.

    К началу

Лит-лист

Главная страница

Моя поэзия