«Мне было с ней интересно и хорошо. Но высоты не­доставало, понимаешь, высоты... Я, как ты знаешь, по профессии метеоролог. Начну рассказывать ей о том, как предсказывают погоду, как завтра мы будем управлять дождями и засухами, а она песенку запоет: «Дождик, дождик...» — и вспомнит, как в Свердловске детей на ку­панье к речке водила. Вроде бы я разговариваю не с же­ной, а с дочкой или племянницей. Искал я других собе­седниц. И, странно, она меня не ревновала...

— Она у тебя только домохозяйкой была? — спросил

Ермолаев.

— Только. И нельзя сказать, чтобы образцовой.

— Можешь дальше не рассказывать. Судьям все

ясно...»

Вот пример отписочной мотивировки. «Судьям» все ясно, а читателю — ничего. Автор даже и не помышляет о том, чтобы заставить читателя переживать уход Нади. Он считает достаточным короткое объяснение в стиле су­дебного протокола.

Я не знаю, положительным или отрицательным персонажем видит автор своего Андрея, отчетливой авторской интонации в рассказе не чувствуется. Но кому не известны этакие «образованные» хлюсты, которые ищут «собе­седниц» на стороне, оправдываясь тем, что жене «недо­стает высоты»: она, видите ли, не интересуется, как предсказывают погоду, и «не образцово» готовит обед.

Фигура Андрея не оригинальна. От такого можно и нужно уходить. Но что означают фразы Нади в письме:

«Тебе нужна не такая, как я», «родной и единствен­ный», — остается загадкой. Вместо того чтобы объяснить, в чем здесь дело, А. Коваленков длинно описывает двух неинтересных и ненужных приятелей Андрея и историю знакомства Андрея с Надей. От этого рассказ в 5—6 стра­ниц машинописного текста кажется растянутым и утоми­тельным.

Эмоциональная сила мотивировочной части, чрезвы­чайно важна, От нее, по существу, зависит художествен­ная убедительность повествования.

Если событие, положенное в основу рассказа, дейст­вительно поразило автора, потрясло его, когда он неот­вязно возвращается мыслью к этому событию, тогда че­рез некоторое время, словно сами собой появляются глу­бокие, убедительные, естественные мотивировки высокого эмоционального напряжения.

Наоборот, когда невозмутимый автор, стараясь сэко­номить свои душевные силы и умственную энергию, пы­тается сочинять на модную, но совершенно чуждую ему тему, мотивировки приходится мучительно выдумывать и притягивать за волосы.

Журнал «Нева» № 6 за 1960 г. открывается расска­зом В. Логинова «Девчурка». Событие, о котором рас­сказывает автор, действительно из ряда вон выходящее:

двадцатидвухлетняя Тася сразу после окончания инсти­тута приехала в совхоз работать бригадиром фермы. И вот эта Тася в первый же день работы, в один, повто­ряю день завоевала всеобщий авторитет, взяла в руки и неисправимого хулигана, циника Митьку, и отчаянную, потерявшую веру в жизнь сорвиголову Соньку, прижив­шую двойню от Митьки, и самого начальника совхозного отделения, горького пьяницу Разумного.

Как мотивируется эта поистине сказочная сила воз­действия маленькой (метр сорок девять ростом), «мацупусенькой», как ее называют, до ужаса боящейся лягу­шат Таси?

Митьку она покорила тем, что принесенного им лягу­шонка бесстрашно выбросила на улицу. Автор пытается всерьез убедить читателя, что Митька был сконфужен, ошеломлен и даже влюбился в Тасю после такого ее ге­роического поступка.

Соньку Тася привлекла на свою сторону еще проще. На вопрос Соньки, стоит ли крестить двойняшек, Тася сказала:

«— Глупости все это, пережитки. Если хотите знать, я некрещеная и, представьте, неудобств от этого ника­ких не испытываю.

— Значит, не буду крестить, — сказала Сонька. — Так и скажу: вы не советуете».

И совсем просто Тася справилась с Разумным. Увидев его вдребезги пьяным, спящим на работе, Тася вылила на него ведро воды и, когда он очухался, сказала:

«— На пороге—второй год семилетки. Пить в рабо­чее время стыдно даже таким уважаемым и заслужен­ным людям, как вы...»

    К началу

Лит-лист

Главная страница

Моя поэзия